Тургенев и Танеев

Луис СУНДКВИСТ

Сергей Иванович Танеев (1856-1915) был самым молодым выдающимся русским композитором, с которым Тургеневу довелось познакомиться — правда, лишь в начале артистического пути Танеева, когда тот ещё преимущественно метил в концертные пианисты. В сентябре 1866 г. десятилетний Серёжа с согласия родителей поступил вольнослушателем в новооткрытую Московскую консерваторию и таким образом стал одним из первых учеников этого впоследствии прославленного учреждения. С 1869 г. Танеев учился в классе гармонии Чайковского, а в 1872 г. он поступил к нему же в класс инструментовки и свободного сочинения, где он скоро стал любимым учеником Чайковского в силу своей незаурядной музыкальности и той добросовестности, с которой он относился ко всему, за что бы он ни брался. В консерватории Танеев также учился в классе фортепиано Н. Г. Рубинштейна, и в январе 1875 г., за несколько месяцев до окончания консерваторского курса, он сразу завоевал себе имя в музыкальной жизни Москвы, успешно выступив солистом в грандиозном Первом Фортепианном концерте Иоганнеса Брамса (первое исп. в России). В своей рецензии на этот концерт Чайковский — несмотря на то, что он недолюбливал музыку Брамса — восторженно восхвалял испольнительское искусство Танеева:

«Кроме чистоты и силы техники, кроме элегантности в тоне и изящной лёгкости в исполнении пассажей, г. Танеев удивил всех тою зрелостью понимания, самообладанием, и спокойной объективностью в передаче идеи исполняемого, которые просто немыслимы в таком юном артисте» [1]

По окончании консерватории в мае 1875 г. Танеев был удостоен высшей наградой — золотою медалью, которая до него никому ещё не была присуждена. Затем в летние месяцы он совершил своё первое заграничное путешествие, посетив Грецию, Италию и Швейцарию. Вернувшись домой, он 21 ноября 1875 г. (ст. ст.) сыграл Первый Фортепианный концерт Чайковскоко под управлением Н. Г. Рубинштейна. Солисту в этом замечательном произведении, которое тогда в первый раз исполнялось в Москве, Чайковский в своей рецензии выразил «самую горячую благодарность», подчеркнув, что лучшего исполнения своего концерта он и желать не может [2]. Русская пресса вообще считала Танеева одним из самых многообещающих молодых пианистов в стране. После гастролей по нескольким русским городам, которые он летом 1876 г. успешно провёл вместе со скрипачом Леопольдом Ауэром (1845-1930), Танеев в течение осени получил заманчивые предложения от концертных агентов в Берлине, Лейпциге, Праге, Дрездене и Штутгарте. Однако, он решил отправиться во Францию.

Танеев приехал в Париж 27 октября 1876 г. (н. ст.) и снял комнату в скромной гостинице в Латинском квартале. У него не было никакого конкретного предложения, но он в первое время действительно имел намерение устроить там самостоятельный концерт. На это и рассчитывали все его родные и друзья в России. Так, Чайковский, например, уговаривал его дебютировать с Фортепианным концертом № 4 G-dur Бетховена — одним из его, Чайковского, самых любимых произведений [3]. Однако, уже тогда проявились те черты величайшей, чуть ли не чрезмерной, скромности и щепетильности, которые были присущи характеру Танеева. Ему казалось, что он недостаточно подготовлен для того, чтобы выступить в сольном концерте перед парижской публикой, и во время своего пребывания в французской столице, которое продолжалось вплоть до конца мая 1877 г., он предпочёл заниматься усовершенствованием своей техники и выучить как можно больше новых пьес, чтобы расширить свой репертуар. К счастию, жизнь в Париже оказалась для Танеева гораздо больше увлекательной и разнообразной, чем если бы она состояла исключительно из упражнений на рояле у себя в комнате. Уже в одном из своих первых писем к родителям из Парижа он писал: «Занимаюсь усердно, часто бываю в театре, раз в неделю в концерте. Чувствую себя очень хорошо» [4]. Скоро он познакомится с несколькими выдающимися местными музыкантами, в том числе и с Камилем Сен-Сансом (1835-1921), может быть с помощью рекомендательного письма от Чайковского, который в прошлом году подружился с французским мастером во время его гастролей в Москве. В письме от 6 декабря Танеев доложил родителям: «В понедельник я играл у Сен-Санса концерт Чайковского. У него по понедельникам собираются лучшие музыканты и целый вечер бывает музыка», а четыре дня спустя он писал самому Чайковскому: «Я играл у Сен-Санса Ваш концерт: он всем очень понравился. Вообще, здешние музыканты очень интересуются Вашими сочинениями» [5]. Именно это письмо, наверно, натолкнуло Чайковского на мысль устроить в Париже концерт из своих произведений. Значительную роль в этом смелом, хотя и безуспешном, предприятии будет играть Танеев.

Самое запоминающееся знакомство той зимы, однако, Танеев приобрёл в лице своего соотечественника Тургенева, который с 1871 г. проживал в Париже. Танеев, по-видимому, впервые имел возможность общатся с писателем в течение вечеринки у одной русской дамы, также поселившейся в Париже. В письме к родителям в декабре 1876 г. он описал этот вечер следующим образом:

«Минут через пять приехал Тургенев; он был где-то на обеде и засиделся. Он большого роста, выше меня головой, плотный, весь седой: большая борода седая и волосы седые. Мне ещё никогда никто так не нравился, как он: умный, добрый, простой, откровенный, а говорит так хорошо, что, кажется, никогда бы слушать не перестал. Мы там пробыли до половины первого. Он мне сказал, чтоб я к нему не стеснялся приходить: если он будет занят, он мне прямо это скажет» [6]

Тургенев был не только самым знаменитым русским жителем Парижа, но и одним из самых деятельных членов многочисленной русской колонии, которая к тому времени образовалась там и в которую входили и политические эмигранты старшего поколения, и молодые революционеры, бежавшие от царской полиции, и начинающие артисты, как сам Танеев, которые хотели провести некоторое время в культурной столице Европы. Соотечественникам, оказавшимся в нужде на чужбине, Тургенев всегда охотно приходил на помощь, даже если это значило обратить на себя подозрения царского правительства, которому, благодаря усердию шпионов, стало известно, что писатель и неблагонадёжным лицам давал материальную помощь или помогал им найти работу в Париже — как, например, это было с А. Н. Луканиной, бывшей ученицей Бородина. Эта благотворительная деятельность Тургенева приобрела особенное значение накануне русско-турецкой войны 1877-78 гг. ввиду падения курса рубля за границей и ввиду того, как общественное мнение во многих европейских странах, даже во Франции, складывалось против России. В письме конца 1876 г. Тургенев заметил по этому поводу: «Жить русскому за границей тоже невесело: невесело видеть, до какой степени все нас ненавидят, все, не исключая даже французов» [7]. Среди предприятий, через которые Тургенев доставал средств для нуждающихся молодых русских в Париже, надо прежде всего выделить те литературные утра, которые он устраивал в салоне Полины Виардо в доме № 50 на улице Дуэ (он сам занимал третий этаж в этом особняке, принадлежащем семейству Виардо). На этих утренниках, билеты на которые продавались среди более состоятельных членов русской колонии, писатель читал что-нибудь из своих сочинений, а сама хозяйка салона часто исполняла какие-то романсы. Знаменитую певицу обычно сопровождала на рояле её дочь, Марианна.

Танеева, как блестящего пианиста, Тургенев сразу завербовал на участие в литературно-музыкальном утре, которое он хотел устроить в начале 1877 г. В письме от 16 января (н. ст.) Танеев объяснил своим родителям:

«До сих пор я ещё не участвовал здесь ни в одном концерте. Недели через три я буду в первый раз играть в маленьком концерте, который Тургенев устраивает в пользу бедных русских, живущих в Париже; он будет читать отрывки из своего нового романа [«Новь»], который будет напечатан в январской книжке «Вестника Европы». Публики в этом концерте будет немного, будут только русские» [8]

На самом деле, однако, этот благотворительный концерт состоялся немножко позднее, в середине марта. Между тем, Танеев был погружён в заботы по организации другого, более масштабного концерта. Дело в том, что в конце 1876 г. Чайковский — одушевлённый теми похвалами его Первому Фортепианному концерту от Сен-Санса и других французских музыкантов, которые Танеев передал ему в Москву — обратился к своему бывшему ученику с просьбой обсуждать с Сен-Сансом, осуществима ли его идея дать концерт из своих сочинений в Париже в предстоящем новом году. Чайковский, которому очень хотелось, чтобы его музыка дошла до широкой публики и за пределами России, даже был готов преодолеть свою застенчивость и сам продирижировать концерт [9]. Среди произведений, с которыми он намеревался познакомить парижскую публику, был и Первый Фортепианный концерт, в котором солистом, разумеется, должен был выступить Танеев. Тот скоро смог доложить Чайковскому, что Сен-Санс от всей души одобряет эту затею и уговаривает его скорее приехать в Париж, хотя он же и посоветовал, чтобы Эдуард Колонн (1838-1910), будучи опытным капельмейстером, продиирижировал концерт [10]. Итак, Чайковский немедленно связался с Колонном [11], и, получив положительный ответ от французского метра, он в середине января 1877 г. (ст. ст.) послал Танееву письмо с новой просьбой насчёт намеченного концерта:

«Безумно или нет с моей стороны просить Виардо через Тургенева участвовать в моём концерте? Ведь она пела мои романсы? Если безумно, то бросьте прилагаемое письмо. Если нет, то сходите к Тургеневу и передайте ему это письмо» [12] Хотя этот факт не зафиксирован в дошедших до нас письмах, весьма вероятно, что Танеев и выполнил эту просьбу, а что касается П. Виардо, то вполне оправдано предположить, что она согласилась бы участвовать в концерте Чайковского, особенно если учесть то обстоятельство, что за предыдущие шесть лет она часто исполняла его романс «Нет, только тот, кто знал» Прослушайте песню Миньоны! на частных концертах. Однако, очень скоро все эти надежды разрушились, так как Чайковскому не удалось достать значительной суммы денег, которая потребовалась для того, чтобы нанять концертный зал в Париже и заплатить оркестру Колонна. Ведь, лишь через несколько месяцев композитор начал получать регулярную субсидию от своей благодетельницы Надежды Филаретовны фон Мекк (1831-94). Но к тому времени его обстоятельства резко изменились также вследствие его злополучной женитьбы, и ему не было до пропагандирования своей музыки, или точнее, своего имени — даже в Париже [13].

Тургенев не был единственным видным русским жителем Парижа, который охотно приходил на помощь нуждающимся молодым соотечественникам. Его хороший приятель, живописец-маринист Алексей Петрович Боголюбов (1824-96), который из-за слабого здоровья поселился в Париже в 1873 г., был таким же неутомимым в этом отношении. Об этом скоро узнал и Танеев, когда он решил искать нового жилья, потому что его комната в Латинском квартале была слишком далеко расположена от всех его знакомых — в том числе и от Сен-Санса, Тургенева и семейства Виардо. 2 февраля 1877 г. (н. ст.) он писал родителям:

«Вчера и сегодня я бегал по Парижу, искал квартиру. Видел много комнат, но всё неподходящие. Сегодня перед обедом зашёл к Тургеневу. Он узнал, что я не нашёл себе квартиры, и дал мне письмо к одному русскому живописцу, Боголюбову; сказал, что этот Боголюбов оказывает всевозможные услуги русским художникам и артистам, приезжающим в Париж, и что он поможет мне найти квартиру. Я сейчас же к нему отправился. Он меня принял очень любезно и указал мне на несколько мест, где я могу себе найти квартиру. В первом же доме, куда я пошёл по его указаниям, я нашёл комнату вдвое больше моей теперешней, чистую, и при ней ещё маленькая комната для умывальника. Я её сейчас же нанял» [14]

Рекомендательное письмо к Боголюбову, которым Тургенев снабдил Танеева, сохранилось. Из него наглядно явствует, какое положительное впечатление произвёл на него молодой музыкант:

«Любезнейший Алексей Петрович, позвольте воззвать к Вашей неизменной снисходительности, что я делаю тем охотнее, что податель сей записочки, Сергей Иванович Танеев, вполне её достоин. Он — наш молодой соотечественник, отличный фортепианист и прекрасный малый; он намерен провести всю зиму в Париже — но его угораздило взять квартеру где-то за Одеоном — а все его друзья и приятели живут в наших окрестностях. Вот уже второй день, как он здесь ходит и ищет — и ничего не находит. Будьте великодушны, преподайте ему практический и дельный совет — а может быть, Вам известна такая квартера, какой он ищет? Большое я Вам скажу за это спасибо — а Танеев в возмездие будет готов услаждать слух Ваш всякими гармониями и мелодиями» [15]

Позднее в том же году, в день взятия Плевны, 28 ноября / 10 декабря 1877 г., — Танеева уже не было в Париже тогда — Боголюбов основал, вместе с Тургеневым, «Общество взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже». Это общество, которое в 1879 г. уже насчитывало 70 членов, сумело употреблять взносы и пожертвования, втекавшие в его кассу — в том числе и деньги, вырученные от продажи билетов на литературно-музыкальные утра и выставки живописи, организованные Тургеневым — более эффективным образом в сравнении с прежними инициативами Тургенева и Боголюбова. В своих воспоминаниях Боголюбов с задушевной теплотой писал о своих беседах с Тургеневым и об их сотрудничестве во многих благотворительных предприятиях [16].

Скоро после его переезда в новую квартиру Танеев получил записку от Тургенева, попросившего его зайти к нему для того, чтобы они могли обсуждать литературно-музыкальное утро, которое должно было состояться в салоне Виардо и которое первоначально намечалось на 26 февраля 1877 г. (н. ст.) [17]. По неустановленным причинам концерт был отложен на 12 марта (н. ст.). Из воспоминаний одной современницы мы узнаём, что на этом утре Полина Виардо исполнила романс Чайковского «Нет, только тот, кто знал» Прослушайте песню Миньоны! (как всегда, на русском языке); Тургенев прочитал отрывки из «Дыма» (1867) и из своего новейшего романа, «Новь», который незадолго до этого был опубликован в России (в двух книжках журнала «Вестник Европы» за январь и февраль 1877 г.), и чей авторизированный французский перевод в то время печатался в газете «Le Temps»; а Танеев на рояле сопровождал сына певицы, скрипача Поля Виардо (1857-1941), и, наверно, также исполнил какие-нибудь сольные пьесы [18]. Поскольку нам известно, это и было единственным выступлением Танеева перед платящей публикой за всё время его пребывания в Париже. Вообще утро-то оказалось очень успешным, с доходом в 1058 франков. Эта сумма составляла львиную долю фонда «Русской кассы в Париже» за 1877 г. [19].

Характерно для весьма скромного Танеева, что в письме, которое он написал своим хорошим друзьям, Масловым, через три дня после концерта, он ни словом не обмолвился о собственном выступлении, а вместо этого подробно описал свои встречи с Тургеневым, с семейством Виардо и другими парижскими знаменитостями. Здесь уместно привести длинную выдержку из этого письма, так как в нём как нельзя лучше отразилась та увлекательная атмосфера, которая окружала молодого музыканта во время его пребывания в Париже:

«Тургенев живёт rue de Douai, 50. Очень близко от моей теперешней квартиры (он меня и уговорил переехать в эти края). Дом, в котором он живёт, на дворе […] Во втором (по московскому в третьем) этаже его кабинет. Кабинет небольшой, шагов 8 в длину, шагов 6 в ширину. Несколько картин в толстых золотых рамах (из них одна портрет Виардо в молодости). Мебель мягкая, зелёная, двери завешены зелёными занавесками. В середине небольшой письменный стол, за которым он обыкновенно сидит, когда приходишь. Раз я пришёл к нему; он был нездоров. (У него часто болят ноги, и что-то вроде подагры). Я застал у него Золя. Они кончали какой-то разговор. Золя вскоре ушёл. (Золя мне не нравится, или лучше сказать не нравятся его глаза, которые бегают во все стороны). Иван Сергеевич сказал мне, что он хочет устроить музыкально-литературное утро в пользу бедных русских, которые живут в Париже. К нему беспрестанно приходят и просят на бедность. Предположено было, чтоб в этом концерте я сыграл что-нибудь с Полем Виардо (сын M-me Виардо, скрипач). Для того, чтоб решить, что именно играть, M-me Виардо позвала меня к ним обедать (я ей был представлен прежде у Сен-Санса). Они очень простые и милые люди. Всё семейство состоит из музыкантов (кроме мужа M-me Виардо [Луи Виардо], который занимается науками и написал историю итальянской живописи). У M-me Виардо три дочери (две старшие [Луиза и Клоди] замужние и с ней не живут) и сын. Дочери поют, старшая [Луиза] кроме того сочиняет, сын играет на скрипке. Иван Сергеевич очень любит музыку. Он мне говорил: «редко что меня может заставить заплакать. Ещё иногда стихи Пушкина меня до слёз тронут, — а от музыки часто плачу. Прошлый год у нас играли отрывки из «Альцесты» Глука, M-me Виардо пела Альцесту — я как баба плакал». — Когда поёт Виардо, он слушает с величайшим вниманием, весь в музыку уйдёт. Шепнет иногда: «старуха ведь, — а как поёт!» » [20]

Это письмо также содержит бесценное свидетельство отношения Тургенева к операм Вагнера и, вообще, эстетического кредо писателя, которое можно определить как «поэтический реализм»:

«Его любимый композитор — Шуман. Прежде он его не любил; теперь он его ставит выше всех. Вагнера не выносит. «Его музыка выражает какие-то нечеловеческие чувства, — говорит он, — и действующие-то лица у него не люди — не могу я им сочувствовать. Как я могу знать, что происходит в душе у молодого человека, который приезжает на лебеде (Лоэнгрин), или у барышни, которая имеет обыкновение по ночам ездить в облаках на лошади (Валкирии), — да скажут мне, что она ртом смотрит, а носом слушает — и то надо будет поверить, и поступки её ни волновать, ни трогать меня не могут. Если у Вагнера и есть на сцене люди, то это не живые люди, а люди, которые выражают какую-нибудь идею. Как Шиллер — тот отыщет где-то наверху идею и старается её в человека втиснуть. Я люблю совсем обратное движение: не сверху вниз, а снизу вверх. Пускай будет стремление кверху, ввысь, только чтобы шло-то оно от земли, от земного. Как дерево: растёт к небу, а корни в земле» [21]

Брунгильда и её конь Гране. Заглавный лист издания 1889 г. клавира оперы «Валькирия»Брунгильда и её конь Гране. Заглавный лист издания 1889 г. клавира оперы «Валькирия»За исключением «Нюрнбергских мейстерзингеров» до некоторой степени, Тургенев всю жизнь оставался равнодушным к музыкальному и драматическому содержанию опер Вагнера [22]. Вообще, в своём отношении к вагнеровским операм Тургенев стоял удивительно близко к двум великим соотечественникам и собратьям по искусству, Чайковскому и Л. Н. Толстому. Много лет спустя, когда Танеев, гостя в Ясной Поляне летом 1895 г., попытался объяснить Толстому, почему Вагнер оказал такое огромное влияние на чуть ли не всех современных композиторов, «Л[ев] Н[иколаевич] стал нападать на вагнеровские сюжеты, говоря, что ему, человеку XIX века и христианину, нет надобности знать, что делали скандинавские боги» [23]. А что касается Чайковского, то он считал Вагнера гениальным «симфонистом», который впал в заблуждение писать оперы. Подобно Тургеневу, его не могли тронуть ни действующие лица, ни сюжеты музыкальных драм Вагнера. Так, присутствовав на представлении «Валькирии» в Вене к концу 1877 г., он в письме к Н. Ф. фон Мекк заметил: «Все эти Вотаны, Брунгильды, Фрики и т. д. так невозможны, так не человечны, так трудно принимать в них живое участие» [24].

В течение своего долгого пребывания в Париже Танеев имел возможность часто общатсья с Тургеневым. Иногда их беседы касались недавно опубликованного романа «Новь», который в итоге оказался последним крупным произведением Тургенева. Главная тема романа — «хождение в народ», предпринятое на рубеже 1860-х и 70-х гг. многими молодыми студентами, которые часто происходили от обеспеченных дворянских семей. Эти молодые люди решили жить среди крестьян, чтобы служить им в качестве учителей и врачей, но некоторые из них пытались также распространять революционную пропаганду в деревнях. Когда роман вышел в России в январе-феврале 1877 г., на него обрушились как и критики консервативного лагеря — которым покоробило от сатирического изображения некоторых государственных деятелей и аристократов, и которые пытались доказать, что Тургенев, живя во Франции, потерял способность понимать современное русскоге общество — так и журналисты демократически настроенных газет и журналов. Последние упрекали Тургенева в том, что молодые народники в романе — которых писатель вообще изобразил с симпатией, хотя он не скрывал своего убеждения в ошибочности их стремления подстрекнуть крестьянство к восстанию — действуют из слишком личных побуждений (как, например, Нежданов, внебрачный сын аристократа, жаждущий какого-нибудь дела, которое придало бы смысл его жизни), чтобы их можно было бы считать типичными представителями молодого поколения. На многих же «обыкновенных» читателей «Новь» произвела сильное впечатление, особенно после того как подробности о так называемом «процессе пятидесяти», который закончился скоро после появления романа, были обнародованы в газетах. Ведь, на этом процессе ни дать ни взать18 из 52-и осуждённых на каторгу за революционную агитацию оказались женщинами, и в этом смысле тургеневская Марианна, порвавшая с дворянской средой, чтобы служить народу, свидетельствовала о чуть ли не «пророческой» зоркости писателя.

В письме к Масловым из Парижа от начала мая 1877 г. (н. ст.) Танеев передал им то, что Тургенев рассказал ему о некоторых обстоятельствах, с которыми он должен был считаться, когда писал «Новь», и о своём, так сказать, рабочем методе, которому он в основном последовал во всех своих романах:

«Видаю его [Тургенева] часто. Каждый четверг — на вечерах у Виардо, кроме того, захожу к нему по утрам. «Новь» написана не совсем так, как бы он этого хотел. Если б он её написал так как хотел, то цензура бы не пропустила. [...] Он очень был огорчён отзывами русских журналов […] «Как Вы сочиняете, Иван Сергеевич?» — спросил я у него. — «Как сочиняю? Придёт в голову мысль новой повести, я запишу, потом начинаю обдумывать. Сначала всё преставляется очень смутно, точно в тумане, потом всё яснее и яснее. Я Вам отыщу бумажку, на которой я записал первую мысль моего теперешнего романа [«Новь»]. Я знал молодого человека, похожего на Нежданова. Первое, что мне пришло в голову, когда я задумал «Новь», это Нежданов и Марианна, — точно две точки, смутные, неясные. И всех людей, которых я потом встречал, я стал наблюдать с точки зрения этих двух точек». Он порылся в своём письменном столе, отыскал листик почтовой бумаги, на котором было написано «Проект новой повести», и прочёл. Эта бумажка была написана девять лет тому назад. Он с тех пор три раза принимался писать «Новь» и бросал. Вместе с бумажкой лежал формулярный список лиц, участвующих в повести. Я Вам при свидании скажу, что должен значить эпиграф «Нови». Вычитал я в каком-то журнале, что в нашем отечестве часто стали приходить письма распечатанными, и я боюсь в своём письме написать несколько слов, считающихся у нас "страшными"» [25]

Как известно, Тургенев взял эпиграф к «Нови» из старой книги по сельскому хозяйству, на которую он случайно наткнулся в Спасском летом 1876 г. Эпиграф этот гласит: «Поднимать следует новь не поверхностно скользящей сохой, но глубоко забирающим плугом». Из записок хозяина-агронома.

Хотя Тургенев и уверял своего петербургского издателя, что «плуг» в эпиграфе не означает революцию, а просвещение, в котором столь нуждалось русское крестьянство, но, тем не менее, очевидно, что Танеев получил более подробное объяснение из уст Тургенева, и что он боялся разглашать его в своём письме именно ввиду его «революционного» подтекста. Дело в том, что просветительская деятельность Соломина — положительного героя «Нови» — среди крестьян-рабочих в бумагопрядильной фабрике, которою он управляет, неизбежно должна привести к тому, что они когда-нибудь сами будут в состоянии устраивать свою жизнь по собственному усмотрению. Недаром Тургенев в частном письме определил помощника Соломина, Павла — умного, но скрытного крестьянина — как тип «будущего народного революционера» [26].

В общем, Танеев извлёк огромную пользу из своего знакомства с Тургеневым и семейством Виардо. На еженедельных вечерах в салоне П. Виардо он имел возможность встретить многих выдающихся французских музыкантов и писателей, как видно из письма, которое он написал родителям 16 мая 1877 г. (н. ст.), чтобы сообщить им, что скоро вернётся в Россию, и в котором он подытожил свои впечатления от пребывания в Париже:

«По четвергам бывал у Виардо. Прошлую неделю был у них последний вечер. На предпоследнем вечере у них пел Гуно дуэт с M-me Виардо, потом один несколько своих романсов. Вообще, я очень много получал удовольствия от этих вечеров и всего больше от пения самой Виардо: я никого не слыхал, кто так хорошо поёт, и вряд ли услышу. Видел я у них две недели тому назад Ренана, Флобера, Henri Martin (историк) и Густава Дорэ» [27].

Все имена, названные Танеевым здесь, конечно, уже вписались золотыми буквами в историю французской культуры, но Танеев успел познакомиться также с молодым французскм артистом, который только что начал обращать на себя внимание. Это — Габриэль Форе (1845-1924). Участвовав добровольцем в франко-прусской войне, Форе в 1872 г. поселился в Париже, где, благодаря своему наставнику Сен-Сансу, он стал вхожим в салон П. Виардо. Он скоро влюбился в её младшую дочь, Марианну, но на него в этом доме начали смотреть как на достойного жениха, очевидно, только после огромного успеха его Скрипичной сонаты A-dur, op. 13, которая впервые исполнялась в Париже 27 января 1877 г. (н. ст.). Покровительствующий молодому французу Тургенев хотел помочь ему завоевать руку и сердце Марианны, и с целью укрепить его «авторитет» в музыкальном мире он перевёл на русский язык восторженную рецензию Сен-Санса на сонату Форе и попытался поместить эту статью в видном русском журнале [28]. Эта затея не удалась Тургеневу, но зато Танеев в какой-то мере способствовал распространению музыки Форе в России, послав экземпляр партитуры сонаты в Московскую консерваторию и одновременно расхвалив её в письме к Чайковскому: «Я от неё в восторге. Может быть, это самое лучшее сочинение из всех тех, которые я здесь слышал» [29]. Когда в июле 1877 г. Марианна Виардо наконец согласилась на помолвку с Форе, казалось, что всё складывалось в его пользу, но уже к октябрю молодая невеста передумала своё решение и отказала ему, таким образом повергнув композитора в глубокое уныние, из которого ему не скоро удастся вырваться. Танеев опять будет встречаться с Форе три года спустя, когда во второй раз приедет в Париж.

В конце своего первого пребывания в Париже — которое продолжалось с октября 1876 г. по май 1877 г. — Танеев имел всякое основание утверждать, что «мне этот год не пропал даром», как он выразился в письме к Чайковскому, даже если он так и не дал самостоятельного концерта в французской столице. Ведь, кроме того, что он слышал много новой музыки и расширил собственный репертуар, он познакомился со многими выдающимися людьми, в числе которых первое место безусловно принадлежал Тургеневу. В течение зимы 1877-78 гг. Танеев немало способствовал восстановлению пошатнувегося духа Чайковского, так как он регулярно сообщал своему бывшему учителю, который тогда жил за границей, об успешном ходе предварительных репетиций «Евгения Онегина» в Московской консерватории. При его восторженном отношении к этой опере неудивительно, что Танеев охотно отдавал много часов на то, чтобы аккомпанировать молодым певцам и помочь им выучить свои партии. На постановке первых четырёх картин «Онегина» в консерватории в декабре 1878 г. Танеев также управлял студенческим оркестром. Хотя следующие репетиции шли под руководством Н. Г. Рубинштейна — в том числе и генеральная репетиция 17 февраля 1879 г. (ст. ст.), из которой Тургенев вынес столь положительное впечатление (см. подробнее об этом в разделе о Чайковском) — и тот также продирижировал премьеру оперы в московском Малом театре 17 марта 1879 г. (ст. ст.), следует подчеркнуть, что предварительная работа, котороую Танеев провёл с неопытными молодыми певцами, была необходимой для осуществления первой постановки «Онегина».

Осенью 1878 г., когда выяснилось, что Чайковский не собирался вернуться в состав профессоров Московской консерватории, двадцатидвухлетний Танеев был назначен на его место профессором гармонии. В этой должности он состоял вплоть до 1905 г., выполняя свои педагогические и административные обязанности — ведь, с 1885 г. по 1889 г. он служил и директором консерватории — со своей характерной добросовестностью, несмотря на то, что служба отнимала у него много времени для композиторской работы. Вместо того, чтобы подробно рассмотреть значительные заслуги Танеева как учителя и композитора, мы здесь будем сосредоточиться на его дальнейших встречах с Тургеневым после 1877 г., о которых, к сожалению, не так уж много известно.

Когда Тургенев приехал на родину в середине февраля 1879 г. (ст. ст.), начался целый ряд публичных чествований вокруг великого писателя, сначала в Москве, а потом в Петербурге. Восторженный приём, который студенты Московского университета оказали ему, особенно расстрогал его. Он склонен был в этом усмотреть признак того, что русская молодёжь наконец поняла, что либеральные идеалы его, Тургенева, поколения в сущности не расходились с их надеждами на конкретные политические преобразования. В речи, которую он произнёс на прощальном обеде в гостинице «Эрмитаж» перед своим отъездом в Петербург, писатель подчеркнул общность стремлений старшего и младшего поколений. Танеев присутствовал на этом обеде, и из газетной статьи об этом событии мы узнаём, что он на пианино ресторанта исполнил несколько любимых пьес Тургенева [30].

Для праздника, который состоялся в Москве с 6 по 8 июня 1880 г. (ст. ст.) по поводу открытия памятника Пушкину — беспрецедентного события, которое Тургенев в своей речи 7 июня истолковал как подтверждение того, что Россия приобщилась к братству цивилизованных стран, так как она теперь стала чествовать не только полководцев и государственных деятелей, но и своего первого художника-поэта [31] — Танеев по заказу написал кантату для хора и оркестра на стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг». Эта кантата была исполнена под управлением Н. Г. Рубинштейна в течение «апофеоза» торжественного концерта-вечера, который состоялся в последний день празднеств. Под музыку Танеева вышли на сцену участники вечера, в том числе и такие знаменитые писатели, как Тургенев, Достоевский и Островский, и каждый из них положил венок к подножию бюста Пушкина, который был поставлен посреди сцены [32]. Эта кантата была одним из первых опытов Танеева в жанре, в котором он впоследствии создаст такие шедевры, как «Иоанн Дамаскин» (1884) и «По прочтении псалма» (1915), которые за последнее время приобретают всё больше ценителей.

Пушкинские торжества вообще оставили заметный след в воззрениях Танеева на искусство, как видно из очень интересной эпистолярной полемики, которую он вёл с Чайковским за остальные летные месяцы 1880 г. Танеев, который в июле съездил в Париж на несколько недель и там встречался с некоторыми французскими приятелями и коллегами, а именно Форе, Венсан Д'Энди (d'Indy) (1851-1931) и Камиль Бенуа (1851-1923), был твёрдо убеждён в том, что музыка на Западе вступила в пору упадка, так как западноевропейские композиторы по его мнению только и занимались изобретением всё новых сочетаний аккордов и пикантных гармонических эффектов. Он утверждал, что русские композиторы смогут избегнуть этого ложного пути, если они начнут обработать богатое наследие русских народных песен теми же контрапунктическими приёмами, которые Бах применил к лютеранским хоралам — в сущности тоже народным мелодиям — чтобы создать немецкую музыку. На такой прочной основе, по мнению Танеева, развились бы подлинные русские инструментальные формы. В одном из своих писем к Чайковскому он привёл и Пушкина, и Тургенева в пример всем русским художникам, так как они оба одновременно приобщались к европейской культуре и интересовались русским простонародьем (ср. «Записки охотника» Тургенева):

«Грубый, грязный и страдающий народ бессознательно копит материалы для созданий, удовлетворяющих высшим потребностям человеческого духа. Мне было весьма приятно услышать на Пушкинском празднике подробность его биографии, дотоле мне неизвестную, именно: под конец жизни он записывал народные выражения, прислушивался, как говорит народ. «Надо учиться русскому языку у просвирен» — его подлинные слова. Эти слова мы должны помнить и обращать свои взоры к народу. При этом условии знакомство с европейским искусством окажет нам неоценимую услугу, такую же, какую оно оказало Пушкину, Тургеневу» [33]

Хотя Чайковский не разделял убеждения Танеева в том, что русская музыка должна стремиться к тому, чтобы развиваться самостоятельно от музыки западной Европы, и он шутливо окрестил своего бывшего ученика «славянофильствующим Дон-Кихотом», следует подчеркнуть, что он очень уважал Танеева за серьёзность задачи, которую он себе поставил. Но с другой стороны, его явно не удовлетворяли многие из ранних сочинений Танеева, которые казались ему большей частью контрапунктическими упражнениями, лишёнными живого вдохновения. В самом деле, лишь несколько лет спустя, когда он уже полностью усвоил все приёмы — или, по шутливому выражению Чайковского, «фокусы» — полифонического письма, Танееву удалось целесообразно употреблять их в изложении мелодического материала, согретого внутренним огнём — как, например, в его замечательной Четвёртой симфонии (1898).

В 1881 г. Тургенев в последний раз приехал в Россию. Всё лето он провёл в своём родном имении Спасское-Лутовиново Орловской губернии. По его приглашению у него в Спасском гостили поэт Яков Петрович Полонский (1819-98) с женой, Жозефиной Антоновной Полонской (1844-1920) — которую Тургенев поощрял развить свои прирождённые способности к ваянию — и их маленькими детьми. После смерти своего друга Полонский, опираясь на дневник, который он тогда вёл, написал бесценные воспоминания о том лете в Спасском, содержащие высказывания Тургенева на множество тем и некоторые из сказок, которые великий писатель сымпровизировал для его детей. Полонский привёл также беседы Тургенева с многочисленными посетителями, которые заехали к нему в Спасское (среди них был и Л. Н. Толстой) [34].

Но, к сожалению, Полонский не зафиксировал краткое посещение Спасского Танеевым около середины июня (ст. ст.), когда тот заехал к Тургеневу перед тем как дальше проехать в Селище — имение его хороших друзей, Масловых, которое тоже находилось в Орловской губернии. Об этом посещении мы узнаём из следующей фразы в письме, которое Танеев послал Чайковскому уже из места летнего отдыха: «Я приехал в Селище с Фёдором Ивановичем [Масловым], заехав предварительно в Мценский уезд к Тургеневу и проведя у него день» [35]. Он тогда также успел познакомиться с Ж. А. Полонской — об этом он вспоминал в письме к другому приятелю в следующем году, когда он заехал к Полонским в Петербург (поэт написал для Танеева текст для кантаты, музыка к которой так и не была сочинена):

«Он [Полонский], между прочим, рисует и Третьяков купил у него для своей галереи картину […] Жена его занимается скульптурой (я познакомился с его семейством в деревне у Ив[ана] Серг[еевича] Тургенева, где она проводила лето и куда мы с Фёдором Ивановичем [Масловым] заезжали запрошлым летом). Читал мне отрывки из писем Ивана Сергеевича, который очень болен» [36]

К весне 1882 г. смертная болезнь, которая в следующем году унесла Тургенева, уже начала проявляться и помешала ему путешествовать дальше Парижа и Буживаля, так что, несмотря на мольбы Полонского и его жены — которых он опять пригласил гостить в Спасском — он не смог провести ещё одно лето в родных краях. При всех мучительных болях, которым он был подвержен в последние полтора года своей жизни, Тургенев не только продолжал с присущей ему щедростью помогать другим, но и не оставлял художественного творчества, закончив замечательный рассказ «Клара Милич» (1883), сюжет которого был навеян ему трагической судьбой Евлалии Кадминой, и ещё несколько других маленьких произведений.

Не удивительно, что смерть Тургенева, которая произошла в Буживале 3 сентября 1883 г. (н. ст.), оказалась тяжёлым ударом не только для близких друзей писателя, но и для бесчисленных людей по всему миру, которым он помогал, либо непосредственно — как это было, например, с Танеевым во время его пребывания в Париже в 1876-77 гг. — либо менее осязаемым образом, то есть воодушевляющим воздействием своих сочинений. Весть о кончине Тургенева и о предстоящем перевозе его бренных останков в Петербург, где, согласно последней воле писателя, его должны были похоронить рядом с могилой наставника и «незабвенного друга» его молодости, В. Г. Белинского (1811-48), скоро дошла до Танеева в Москве. 29 августа / 10 сентября он писал Ф. И. Маслову:

«Вы, конечно, знаете, что Тургенев умер. Я поеду в Петербург на похороны в качестве депутата от Московского музыкального общества» [37]

Памятник И. С. Тургеневу на могиле в петербургском Волковом кладбище. Бюст работы Ж. А. Полонской. Фотография 1885 г.

Кроме этой лаконичной фразы и такого же краткого сообщения в другом письме, написанном в тот же день [38], Танеев дальше не откликнулся на смерть Тургенева — по крайней мере, судя по тем письмам и дневникам композитора, которые были опубликованы. Следует ли принимать это как признак бесчувственности со стороны Танеева? Никоим образом, ведь Танеев вообще не любил распространяться о своих чувствах. Такую же внешнюю сдержанность проявил Танеев и при смерти двух из самых близких к нему людей — матери в 1889 г. и любимой няни Пелагеи Васильевной в 1910 г. Первые впечатления часто обманчивы. Это можно с полным оправданием сказать и о до сих пор ходячем представлении о Танееве как о «сухом», «учёном» композиторе и закоренелом холостяке, который немножко был «не от сего мира» (как можно было бы, например, заключить из того, как он в 1890-х гг. долго не осознавал, что графиня Софья Андреевна Толстая, жена Л. Н. Толстого, влюбилась в него) [39]. Такие произведения, как кантата «Иоанн Дамаскин» (посвящённая памяти учителя, Н. Г. Рубинштейна) или Четвёртая симфония, свидетельствуют о том, что у Танеева был богатый внутренний мир и что он умел музыкой выразить свои чувства.

Хотя доступные нам источники об этом молчат, весьма вероятно, что Танеев в самом деле поехал в Петербург депутатом от Московской консерватории и вместе с остальными делегатами — в итоге было 176 делегаций — участвовал в кортеже, который 27 сентября 1883 г. (ст. ст.) сопровождал катафальк с гробом Тургенева от Варшавской станции до Волкова кладбища. По приблизительному и самому умеренному расчёту более полутораста тысяч народа собрались на улицах Петербурга, чтобы смотреть на траурную процессию и отдать последнюю дань одному из самых любимых русских писателей [40]. В этот день Танеев должен был почувствовать неподдельную скорбь, вспоминая о том как Тургенев помог ему устроиться в Париже семь лет тому назад. В 1885 г., во вторую годовщину со дня смерти писателя, на его могиле на Волковом кладбище был установлен бронзовый бюст Тургенева работы Ж. А. Полонской [41].

Со смертью Чайковского в 1893 г. Танеев потерял ещё одного человека, перед которым он всегда преклонялся, и который в свою очередь доверил Танееву первое исполнение почти всех своих крупных сочинений для фортепиано с оркестром, и также партии фортепиано в Фортепианном трио, op. 50, «Памяти великого художника». Зато, в течение следующих пятнадцати лет он имел величайшее счастье часто общатсья с Л. Н. Толстым и его семьёй, как и в московском доме писателя в Хамовниках, так и в Ясной Поляне, где Танеев гостил каждое лето с 1895 г. по 1897 г. Это были как раз те годы, в которые Толстой работал над своим трактатом «Что такое искусство?», и многие из его бесед с Танеевым, тщательно записанные последним в дневнике, касались одной и той же проблематики:

«Стоит ли искусство тех жертв, которые на него тратятся? Нужно ли замучивать десятки тысяч людей на фабриках, отбирать последнее от людей, возделывающих землю, чтобы дать возможность консерваторкам играть по 8 часов в день на фортепиано, чтобы строить театры для представления вагнеровских опер […]? Теперешнее искусство идёт по ложному пути. Оно существует для небольшого количества богатых людей. Об этих вопросах я постоянно думаю» [42] Одним из примеров «ложного искусства», приведённых Толстым в этих беседах и впоследствии в трактате, являлась музыка последнего периода творчества Бетховена (в особенности, последние его струнные квартеты), которую он считал слишком сложной и неспособной «заразить» слушателей теми же чувствами, которые испытывал автор — для Толстого это один из важнейших критериев «настоящего искусства». Тем не менее, когда Танеев, который часто по его просьбе играл произведения его любимых композиторов — Шопена, Моцарта, Вебера, и раннего Бетховена — однажды в Ясной Поляне исполнил Фортепианную сонату As-dur, op. 110, Бетховена, Толстой признался, что она ему очень понравилась — «противно моим теориям» [43]. Именно такие противоречия, а также и интереснейшие высказывания о многих вопросах и о других писателях (напр., о Пушкине, Гоголе, Достоевском, Чехове и, в особенности, о Тургеневе, которого Толстой тогда много перечитал), часто дословно записанные Танеевым, делают облик Толстого, каким он вырисовывается в дневниках последнего, столь живым.

Несмотря на то, что выше говорилось о сдержаности Танеева во всём, что касалось выражения своих заветных чувств в устной или письменной форме, в 1896 г. он всё-таки зафиксировал в своём дневнике замечательный сон, который недавно ему приснился: «мне представились музыкальные мысли П[етра] И[льича] в виде живых существ, носящихся по воздуху. Похожи они на кометы — они сияют и живут». Однако, он мог припомнить только те из музыкальных «мыслей» Чайковского, которые были написаны по вдохновению, а именно любовная тема в увертюре-фантазии «Ромео и Джульетта» Прослушайте первую часть увертюры «Ромео и Джульетта», романс «Нет, только тот, кто знал» Прослушайте песню Миньоны!. Это как раз и были «из души вышедшие мысли» — заметил Танеев для себя, прибавив: «Я припоминаю слова Льва Николаевича о значении искренности в художественном произведении» [44]. Четвёртая симфония самого Танеева, которую тот закончил менее чем два года спустя, и в которой светлое начало главной лирической темы в конце концов торжествует, является блестящим оправданием этого сна!

Танеев остался верен и тем демократическим принципам, которые в его молодости поддерживали его в стремлении создать русские полифонические формы из песенного наследия крестьянства. После того как он в сентябре 1905 г. вышел из состава профессоров консерватории в знак протеста против решения директора исключить всех студентов, которые устроили стачку солидарности с забастовавшими рабочими, Танеев стал в следующем году одним из инициаторов и педагогов Народной консерватории в Москве, которая предлагала хоровые и музыкальные классы для рабочих и мелких служащих. Подобно Тургеневу — автору стихотворения в прозе «Русский язык» — который верил в будущее России (а для него это означало прогресс на всех фронтах — и общественном, и политическом, и научном, и культурном — и, притом, прогресс, в котором весь народ должен соучаствовать), Танеев уповал на то, что новая консерватория раскроет те «богатые музыкальные силы», которые «заложены в недрах русского народного гения». Сообразно с этим, её педагоги должны были стремиться к тому, «чтобы дремлющие творческие силы нашего музыкального народа пробились наружу и проявили себя в созданиях, стоящих на уровне тех бессмертных народных мелодий, которые составляют недосягаемый образцы дла нас, учёных музыкантов» [45]

«Западник» Тургенев, при всей своей любви к русскому народному пению, наверно, не подписался бы под последней частью этого высказывания, слишком смахивающей на «славянофильские» теории, но он безусловно разделял надежды, выраженные Танеевым в первой части.

Примечания:

1. См.: Чайковский П. И. Музыкально-критические статьи. М., 1953. С. 235-36

2. Там же. С. 292-93

3. Ср. письмо Чайковского к Танееву от 2 декабря 1876 г. (ст. ст.). См.: Жданов В. А. (ред.) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 11

4. Письмо Танеева к родителям от 20 ноября 1876 г. (н. ст. ?). Там же. С. 380

5. Письма от 24 ноября / 6 декабря 1876 г. и 28 ноября / 10 декабря 1876 г. Там же. С. 380-81, 10

6. Письмо Танеева к родителям от 17 / 29 декабря 1876 г. Там же. С. 381-82

7. Письмо к А. Ф. Писемскому от 26 октября / 7 ноября 1876 г. Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Л., 1961-68. Письма. Т. 11. С. 254

8. Письмо Танеева к родителям от 29 декабря 1876 г. / 10 января 1877 г. См.: Жданов В. А. (ред.) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 382

9. Ср. письмо Чайковского к Танееву от 5 декабря 1876 г. (ст. ст.). Там же. С. 8-9

10. Ср. письмо Танеева к Чайковскому от 16 / 28 декабря 1876 г. Там же. С. 14

11. Ср. письмо Чайковского к Эдуарду Колонну от 25 декабря 1876 г. (ст. ст.), которое недавно было обнаружено и опубликовано на сайте «Tchaikovsky Research»

12. Письмо Чайковского к Танееву от 12 января 1877 г. (ст. ст.). См.: Жданов В. А. (ред.) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 15. К сожалению, прилагаемое письмо Чайковского, которое скорее всего было адресовано самой Полине Виардо, не дошло до нас

13. О роковых событиях 1877 года — в котором Чайковский женился на Aнтонине Ивановне Милюковой (1848-1917) и Н. Ф. фон-Мекк впоследствии дала ему возможность бежать из России — см. подробнее в: Соколов В. С. Антонина Чайковская. История забытой жизни. М., 1994. С. 27-56; Познанский А. Петр Чайковский. Биография. Спб., 2009. Т. 1. С. 401-540; его же. Чайковский. М., 2010

14. Письмо Танеева к родителям от 21 января / 2 февраля 1877 г. См.: Жданов В. А. (ред.) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 383

15. Письмо к А. П. Боголюбову от 21 января / 2 февраля 1877 г. Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Л., 1961-68. Письма. Т. 12/1. С. 72

16. См. подробнее об «Обществе взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже» и о служении ему Боголюбова (председателя Общества) и Тургенева (его секретаря) в двух статьях Л. И. Кузьминой в: Тургеневский сборник, вып. 3. Л., 1967. С. 254-61; Тургеневский сборник, вып. 4. Л., 1968. С. 275-82. Те страницы из воспоминаний Боголюбова, которые посвящены Тургеневу, были опубликованы Н. В. Огаревой в: Литературное наследство. Т. 76. М., 1967. С. 441-82. Они перепечатаны в: Фридлянд В. Г. И. С. Тургенев в воспоминаниях современников. M., 1988. С. 335-56

17. Записка Тургенева к Танееву от 3 / 15 февраля 1877 г. гласит: «Любезнейший Сергей Иванович, я вижу, что Вы переехали на новую квартеру — и полагаю, что улица «La Condamine» где-нибудь не слишком далеко отсюда; во всяком случае прошу Вас зайти ко мне либо сегодня около 6 часов, либо завтра поутру — мне нужно с Вами переговорить насчёт нашего утра». Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Л., 1961-68. Письма. Т. 12/1. С. 86. Это единственное дошедшее до нас письмо Тургенева к Танееву. Письма же Танеева к нему не сохранились

18. Много лет спустя Елена Ивановна Бларамберг (1846-1923) — подруга старшей дочери П. Виардо, Луизы Эритт-Виардо (1841-1918) — в своих воспоминаниях писала о том, как она в 1876-77 гг. гостила у семейства Виардо и в Буживале, и в Париже. Она описала и концерт 12 марта 1877 г. (н. ст.): «В самый разгар сезона в салоне г-жи Виардо, по примеру прошлых лет, состоялось литературно-музыкальное утро в пользу русской библиотеки в Париже. Салон наполнился многочисленною русскою публикой. Госпожа Виардо исполнила Чайковского «Нет, только тот, кто знал свиданья жажду» Прослушайте песню Миньоны! со свойственною ей страстью, выразительностью и безукоризненной дикцией. Тургенев прочитал отрывок из «Дыма»: «Встреча на станции Литвинова с братьями Губарёвыми» [гл. ХХVIII] и сцену бегства из дома Сипягина Марианны с Неждановым [«Новь», гл. XXII]. Комические сцены удавались ему лучше лирических. Читал он, однако, вообще превосходно, просто и отчётливо. В числе исполнителей находились Поль Виардо (скрипка) и, если не ошибаюсь, С. И. Танеев — рояль. Успех утра был во всех отношениях огромный». См.: Фридлянд В. Г., Петров, С. М. И. С. Тургенев в воспоминаниях современников. M., 1983. Т. 2. С. 184. О точной дате этого концерта мы узнаём из следующего места в письме Танеева к Масловым от 3 / 15 марта 1877 г.: «12-го числа я в первый раз слышал, как он [Тургенев] читал (наш концерт наконец состоялся). Прелестно читает!». См.: Бернандт Г. С. И. Танеев. М. / Л., 1950. С. 42

19. В обращении ко всем русским в Париже, датированном 11 декабря 1877 г. (н. ст.) — т.е. на следующий день после основания «Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже» — Тургенев объяснил цель Русской кассы (которая была создана в июне того же года), перечислил доходы кассы и ссуды, которые были выданы из фонда, и воззвал к своим соотечественникам о дальнейшей поддержке этой инициативы. См.: Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Л., 1961-68. Сочинения. Т. 15. С. 254-55

20. Письмо Танеева к Масловым от 3 / 15 марта 1877 г. Цит. по: Бернандт Г. С. И. Танеев. М. / Л., 1950. С. 42

21. Письмо Танеева к Масловым от 3 / 15 марта 1877 г. Там же. С. 42-43. Это место из письма также цитируется А. Гозенпудом в его замечательной книге о Тургеневе и музыке: И. С. Тургенев. Исследование. СПб., 1994. С. 48

22. Когда датско-бельгийский композитор и дирижёр Эдуард Лассен (1830-1904), приятель Полины Виардо, посетил Буживаль летом 1882 г., он познакомил её и Тургенева с музыкой последней оперы Вагнера «Парсифаль», премьера которой недавно состоялось в Байрейте. Вот как Тургенев об этом отозвался в письме к дочери П. Виардо Клоди: «Он [Лассен] как всегда очень любезен, но он сыграл нам несколько отрывков из «Парсифаля», которые навели на меня настоящее «Katzenjammer» [похмелье]. Никогда я не переварю этой музыки». Письмо к Клоди Шамро (рожд. Виардо) от 1 / 13 августа 1882 г. См.: Granjard, H., Zviguilsky, A. Lettres inédites de Tourguénev à Pauline Viardot et à sa famille. Lausanne, 1972. С. 290-91. Оригинал по-французски: «Il est toujours très gentil—mais il nous a joué des fragments de «Parsifal», qui m'ont causé un vrai «Katzenjammer». Jamais je ne digérerai cette musique»

23. Запись в дневнике Танеева за 7 августа 1895 г. (ст. ст.). См.: Танеев С. И. Дневники в 3-х книгах. М., 1981-85. Кн. 1. С. 121

24. Письмо к Н. Ф. фон Мекк от 26 ноября / 8 декабря 1877 г. Цит. по интернет-проекту «Композитор Петр Ильич Чайковский»

25. Письмо Танеева к Ф. И. Маслову от начала / середины мая 1877 г. Вышеприведённый отрывок цитируется в примечании В. А. Жданова в: П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 383. Предварительные материалы к «Нови», о которых идёт речь в письме Танеева, были опубликованы в: Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Л., 1961-68. Сочинения. Т. 12. С. 314-17. К этим материалам принадлежaт и заметка о замысле романа (записанная в Баден-Бадене 17 / 29 июля 1870 г.) и формулярный список действующих лиц (записанный в Париже в феврале 1872 г.). Тургенев закончил роман лишь в июле 1876 г., после шести месяцев непрерывной работы, из которых две последние проходили в родном Спасском

26. Письмо к К. Д. Кавелину от 17 / 29 декабря 1876 г. Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Л., 1961-68. Письма. Т. 12/1. С. 39. Вышеприведённое письмо Танеева к Ф. И. Маслову рассматривается в связи с тургеневским романом в следующей статье: Громов В. А. «Новь». О заглявии, эпиграфе и некоторых реальных источниках романа // Тургеневский сборник, вып. 5. Л., 1969. С. 313-18

27. Письмо Танеева к родителям от 4 /16 мая 1877 г. См.: Жданов В. А. (ред.) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 386

28. См. письмо Тургенева к баронессе Ю. П. Вревской от 7 / 19 апреля 1877 г. Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Л., 1961-68. Письма. Т. 12/1. С. 133-34. Рецензия Сен-Санса появилась в «Le Journal de musique» двенадцать дней тому назад. Перевод, осуществлённый Тургеневым, по-видимому, не сохранился. Ср. также письмо Тургенева к сестре Марианны Клоди от 9 / 21 июня 1877 г.: «Это очень хорошо и любезно с твоей стороны, что ты покровительствуешь "несчастному" Форе. Я очень люблю этого парня и очень обрадовался бы, если бы Марианна полюбила его». См.: Звигильский А. Ivan Tourguénev. Nouvelle correspondance inédite. Париж, 1971. Т. 1. С. 276. Оригинал по-французски: «Tu es bien gentille et bien bonne de protéger «l'infortuné» Fauré; j'aime beaucoup ce garçon et je serais très heureux de voir Marianne se prendre d'affection pour lui»

29. Письмо Танеева к Чайковскому от 12 / 24 мая 1877 г. См.: Жданов В. А. (ред.) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 18

30. См. выдержку из статьи, приведённую в хронике жизни и творчества Танеева на сайте Танеевского музыкального общества

31. См. речь Тургенева, которая так и не получила столько общественного ресонанса, как знаменитая речь, произнесённая Достоевским на следующий день, в: Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем. Л., 1961-68. Сочинения. Т. 15. С. 66-76

32. См. изложение хода этого апофеоза, написанное М. А. Веневитиновым, в: Бернандт Г. С. И. Танеев. М. / Л., 1950. С. 74

33. Письмо Танеева к Чайковскому от 25 июля / 6 августа 1880 г. Цитируется здесь по: Бернандт Г. С. И. Танеев. М. / Л., 1950. С. 58. В публикации этого письма в издании, осуществлённом В. А. Ждановым — П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 54-55 — последняя фраза в вышеприведённом отрывке была изъята. Вообще это издание сильно пострадало от вторжения цензуры, особенно по отношению к писем Чайковского. Большинство купюр касается высказываний, которые советским цензорам тогда показались недостаточно «патриотическими»

34. Воспоминания Я. П. Полонского, озаглавленные «И. С. Тургенев у себя в его последний приезд на родину», были включены в: Фридлянд В. Г., Петров, С. М. И. С. Тургенев в воспоминаниях современников. M., 1983. Т. 2. С. 358-406, и во многие другие издания

35. Письмо Танеева к Чайковскому от 19 июня 1881 г. (ст. ст.). См.: Жданов В. А. (ред.) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 68. В летние месяцы Танеев обычно отдыхал в Селище, где красивая природа и увлекательное общение с Масловыми одушевляли композитора в его творческой и учёной работе. (Именно в Селище Танеев напишет бóльшую часть своей известной книги о контрапункте). См. подробнее о связях Танеева с Селищем и с семьёй Масловых, в: Слуцкая Т. «"Очень хочется в Селище..." (Танеев и семья Масловых)» // Фетисова Е. В. (ред.) Новое о Танееве. М., 2007. С. 57-69

36. Письмо Танеева к А. С. Аренскому от 26 ноября 1882 г. (ст. ст.). См.: С. И. Танеев. Материалы и документы. Т. 1. М., 1952. С. 72

37. Письмо Танеева к Ф. И. Маслову от 29 августа 1883 г. (ст. ст.). См.: Жданов В. А. (ред.) П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма. М., 1951. С. 394

38/ Ср. письмо к А. С. Аренскому от 29 августа 1883 г. (ст. ст.): «Я поеду на один день в Петербург на похороны Тургенева депутатом от консерватории». См.: С. И. Танеев. Материалы и документы. Т. 1. М., 1952. С. 109

39. Ср., например, страницы, посвящённые Танееву, в мемуарах М. М. Ипполитова-Иванова (1859-1935): 50 лет русской музыки в моих воспоминаниях. М., 1934. С. 135-37. С задушевной теплотой Ипполитов-Иванов писал о деятельности Танеева как пианиста и педагога, и вообще расхвалил его за его неподкупную честность и прямоту, но в то же время он заметил, что, за исключением «Иоанна Дамаскина», его произведения в основном страдают якобы «академической сухостью». В последнее время, однако, началась положительная переоценка музыкального наследия Танеева — в большой мере благодаря новым записям его произведений. Недавно также выяснилось, что Танеев, несмотря на то, что он в молодости хотел иметь собственную семью, никогда не женился, потому что женщина, в которую он был влюблён — пианистка швейцарского происхождения Мария Карловна Кинд-Бенуа (1855-1909) — была уже замужем, и он не хотел разлучить её с её маленькими детьми. См. информацию, сообщённую Е. В. Фетисовой, заведующей отделом «Дом-музей С. И. Танеева» ГЦММК имени М. И. Глинки, в: Фетисова Е. В. (ред.) Новое о Танееве. М., 2007. С. 326

40. См. подробнее о погребении Тургенева в обзоре Л. Р. Ланского: «Последний путь. Отклики русской и зарубежной печати на смерть и похороны Тургенева» // Литературное наследство. Т. 76. М., 1967. С. 633-701

41. См. подробнее о Ж. А. Полонской, её занятиях скульптурой и её работе над бюстом Тургенева — одним из её первых заказов — в статье Н. Н. Фоняковой в: Тургеневский сборник, вып. 3. Л., 1967. С. 279-92

42. Ср. запись в дневнике Танеева за 9 июня 1895 г. (ст. ст.), в: Танеев С. И. Дневники в 3-х книгах. М., 1981-85. Кн. 1. С. 114-15

43. Ср. запись в дневнике Танеева за 2 июня 1896 г. (ст. ст.). Там же. С. 157

44. Запись в дневнике Танеева за 7 сентября 1896 г. (ст. ст.). Там же. С. 176-77. Этот сон также приведён А. Познанским в эпилоге его капитального труда: Петр Чайковский. Биография. СПб., 2009. Т. 2. С. 579

45. Отрывок из документа, в котором Танеев набросал главные цели Народной консерватории (которая просуществовала вплоть до 1917 г.). Цит. по: Бернандт Г. С. И. Танеев. М. / Л., 1950. С. 196